Трагедия, которая разыгрывается в этом красивом и безнадежно печальном фильме, — горька и сдержанна. Она молчалива. Даже срываясь в самоубийство, трагедия не прорывается в крик, истерику, вопль. Достоинство — вот ключевое слово. Именно оно вызывает абсолютную, без аргументов и рассуждений, симпатию ко всем четверым человеческим созданиям, которым нужен этот несчастный дом, — этот прекрасный дом. Дом мечты на калифорнийском побережье. Это фильм, который садишься смотреть, думая чуть ли не весело: ну, за кого я тут буду болеть? За красивую американку — или за семью иранских иммигрантов?
Но внезапно до тебя доходит, как откровение. Эта девушка — это я. И эти иранские беженцы — тоже я. Кто не чувствовал себя одиноким и гонимым даже у себя дома, на своей земле, возможно, не найдет сходства. Я — нахожу.
Героиня Дженнифер Коннедли с обращенными внутрь себя глазами-озерами, будет погибать молча. Ее голос останется ровным. Глаза — сухими. Она падает в пропасть, она лишается одной за другой последних опор, но сохраняет безупречное достоинство. Она умеет страдать молча, — и это, наверное, уже не я. Я бы так не смогла. Она решает умереть спокойно и молчаливо. И тот магический сон, в который погружены ее спокойные, полные тайной боли глаза, не будет потревожен этим решением. Лишь один раз она позволит себе разрыдаться, превратившись вдруг в маленькую заблудившуюся девочку, какой, наверное, и должна была быть с самого начала — ведь она еще почти ребенок.
Она не вскрикнет даже тогда, когда три гвоздя вонзятся в ее голую пятку по самую шляпку. Только тихо охнет — и все.
И ее заклятый враг, которого гениально играет Бен Кингсли, — тот, с кем она окажется связанной такой жуткой и неразрывной, почти кровной связью, — умеет держать удар, как никто. Бывший богач, бывший полковник, бывший аристократ, — а ныне дорожный рабочий, — он не позволит себе прийти домой, к жене и сыну, не переодевшись в общественном туалете в хороший костюм, белоснежную рубашку, не надев галстук и — перстень. Это не игра, разыгрываемая для наивной жены. Это Достоинство. Это умение держать марку. До конца. И многие женщины поймут: мужчина, который поступает ВОТ ТАК, — это мужчина, с которым стоит быть рядом. В богатстве и в бедности. Хотя это и не мусульманская формула. Но это не важно.
Не важно, кто из них исповедует одну религию, кто — другую. Наступает момент, когда эти четверо становятся просто людьми. Израненными, измученными, соединенными общей бедой, общей бездомностью, общей обреченностью. Наступает момент, когда между ними не остается ничего, кроме самого чистого, самого откровенного ощущения братства, братства измученных Божьих созданий, внезапно не столько понявших, сколько почувствовавших свое родство. Но — и это самое жуткое: это чувство братства будет обретено через смерть, которую они принесут друг другу.
В картине есть еще пятый. Полицейский. Простой и хороший парень, попавший в ту же воронку, в которой суждено будет погибнуть всем пятерым. И вот итог: перед нами пять людей, пять хороших людей. Трое умрут. У двоих будет навсегда сломана жизнь. Никто не виноват. Не обвинять же, в самом деле, американскую бюрократическую систему, невольно сыгравшую роль Фатума. Пять хороших людей, обошедшихся даже без плохих, чтобы уничтожить друг друга… Кого винить, кроме разве что пятого, — самого толстокожего и простого? Но кто обвинит человека, отчаянно защищающего внезапно обретенную Любовь, любимую женщину, которую лишили дома? Да, они все совершают глупость за глупостью, ошибку за ошибкой. И никто из них — не виновен.
Удивительно и потрясающе, что фильм такого уровня и такой силы стал первым в режиссерской карьере Вадима Перельмана. И, честно говоря, приятно, что этот фильм снял наш соотечественник, хотя и бывший. Потому что пока не обратишь внимание на имя режиссера, время от времени находишь в себе силы удивиться: как фильм столь тонкий, глубокий и страшный — но страшный без монстров и спецэффектов, — мог появиться на свет в окрестностях Голливуда? А вот, оказывается, как,
Еще больше душевных и глубоких фильмов в нашем киноклубе
